Шапочки с вышивкой

Поликлиника, очередь у кабинета врача. Худая сгорбленная старушка в тёмном пальто и платке обращается к мужчине лет 40, который смущённо держит на голове вязаную шапку с вышитыми незабудками. На лицах — лёгкое удивление и доброжелательная настойчивость. На заднем плане люди в коридоре, атмосфера обыденности и лёгкой интриги.

— А вы знаете, что ваша шапочка точь-в-точь как у моего сына? — старушка в очереди к врачу вдруг ткнула узловатым пальцем в голову Дмитрия.

Дмитрий машинально пощупал свою вязаную шапку с вышитыми незабудками. Чего только не услышишь в поликлиниках! Но что-то в голосе бабушки заставило его обернуться.

— Да что вы говорите, — пробурчал он вежливо, уже готовясь отмахнуться от разговора.

— Серьёзно говорю! — настаивала старушка. — У Васи точно такая же. Он сейчас дома лежит с простудой, вот я за лекарством и пришла. А шапку эту ещё его покойная мама связала, когда он маленький был. Сказала — особенная она, на память.

Дмитрий почувствовал, как что-то ёкнуло внутри. Его собственную шапку тоже вязала мама Валентина, и тоже говорила, что особенная. Что досталась ему не просто так.

— А где ваш сын живёт? — спросил он как можно небрежнее.

— Да тут недалеко, на Садовой. Василий Петрович Морозов, дворником работает в нашем доме. Хороший мужик, только вот один всё, не женился так и не.

Через час Дмитрий уже стоял возле подъезда на Садовой, мял в руках шапку и чувствовал себя полным идиотом. Что он скажет этому Василию? «Здравствуйте, у нас одинаковые шапки, давайте знакомиться»? Бред какой-то!

Но когда дверь открылась и на пороге появился мужчина лет сорока с точно такой же шапкой в руках, Дмитрий понял — что-то здесь не случайно.

— Вы кто такой? — хмуро спросил Василий, оглядывая Дмитрия с ног до головы.

— Дмитрий… — он запнулся. — Дмитрий Валентинович. Тут ваша мама в поликлинике сказала про шапку…

Василий внимательно посмотрел на шапку в руках Дмитрия, потом на свою. Лицо его изменилось.

— Проходите, — глухо сказал он. — Чай будете?

За чаем выяснилось, что Василий всю жизнь знал — он приёмный. Серафима Петровна, его мать, рассказала правду, когда он уже взрослым стал. Нашла его совсем крохой на вокзале, в пакете, вместе с этой шапочкой. А на шапочке была записка: «Их трое. Если найдёте других — узнаете по шапкам.»

— Трое? — переспросил Дмитрий, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

— Ага. Значит, где-то ещё один ходит. С такой же шапкой.

Они сидели и смотрели друг на друга, два взрослых мужика, и не знали, что сказать. Как это — вдруг обнаружить брата? Причём не просто брата, а… близнеца? Тройняшку?

— Мать вашу… — выдохнул Василий. — То есть, извините… Нашу мать.

— Да нормально, — Дмитрий тоже был в шоке. — А помните что-нибудь? Из детства?

— Да что там помнить, совсем мелкими были. Серафима Петровна говорила — месяца не было, может, полтора. Но вот что странно — всю жизнь мне казалось, что кого-то не хватает. Как будто половина меня где-то гуляет.

Дмитрий кивнул. Он тоже всегда чувствовал какую-то пустоту, необъяснимую тоску. Думал — характер такой.

— А третьего как искать будем? — спросил он.

— Объявление дадим, что ли? «Ищем человека с вышитой шапкой»? — Василий криво усмехнулся. — Сочтут за ненормальных.

Но третий нашёлся сам. Через неделю, когда братья уже успели встретиться ещё раз и осторожно начали привыкать к мысли о родстве, Дмитрию позвонили.

— Алло? Это Дмитрий Валентинович? — женский голос дрожал от волнения. — Меня зовут Олеся. Олеся Серафимовна. У меня есть шапочка с незабудками, и я думаю… я думаю, мы родственники.

Оказалось, Олеся работала в той же поликлинике, где Дмитрий встретил маму Василия. Старушка рассказала ей эту историю, а Олеся вспомнила свою детскую шапку, которую бережно хранила в шкафу. Мама Валентина рассказывала ей ту же историю — нашла на вокзале, в пакете, с запиской.

Встретились втроём в кафе. Сидели и рассматривали друг друга, как в зеркало. Не сказать чтобы очень похожи, но что-то общее определённо было. Особенно глаза — у всех одинаково грустные, задумчивые.

— Ну и что теперь делать? — спросила Олеся, нервно теребя салфетку.

— А что делать-то? — пожал плечами Василий. — Жили себе порознь сорок лет, можем и дальше.

— Можем, — согласился Дмитрий. — Только вот не хочется.

И не хотелось. Все трое чувствовали — что-то в жизни встало на место. Не сразу, не вдруг, но медленно, осторожно между ними начала протягиваться тонкая ниточка родства.

Стали встречаться по выходным. Сначала неловко, потом привычнее. Олеся приносила домашние пироги, Дмитрий — новости с работы, Василий молча слушал и изредка вставлял своё едкое словечко. Привыкали друг к другу, как привыкают к найденным после долгой разлуки фотографиям.

А потом Олеся сказала:

— А давайте нашу мать найдём.

— Зачем? — буркнул Василий. — Она нас бросила. Что с ней говорить?

— Может, были причины, — тихо сказала Олеся. — Может, ей тоже плохо было.

Искали через социальные службы, через загс, через старые адреса. Василий ворчал, что это глупо, но искал вместе со всеми. Нашли через два месяца.

Людмила Ивановна Соколова, семьдесят три года, проживает в доме престарелых на окраине города. Диагноз — старческое слабоумие, начальная стадия.

— Пойдём? — спросил Дмитрий, держа в руках адрес.

— Пойдём, — сказала Олеся.

— Да пошли уже, — проворчал Василий. — Раз начали эту муру.

Дом престарелых оказался обычным — чистым, но унылым. Людмила Ивановна сидела в кресле у окна и смотрела во двор. Маленькая, сгорбленная, с выцветшими глазами.

— Людмила Ивановна? — осторожно позвала Олеся. — Мы… мы ваши дети.

Старушка подняла голову. Посмотрела на них долго, внимательно. В глазах что-то мелькнуло — узнавание? страх? надежда?

— Дети? — переспросила она тихо. — Какие дети? У меня нет детей.

— Есть, — сел рядом Дмитрий. — Нас трое. Мы вас нашли.

— Трое? — Людмила Ивановна вдруг сжалась, как птица. — Я… я помню… трое малышей… но это был сон. Страшный сон.

— Не сон, — сказал Василий. — Мы выросли. Все трое. И к вам пришли.

Людмила Ивановна заплакала. Тихо, беззвучно, только слёзы текли по щекам.

— Я не могла, — шептала она. — Не могла их кормить, не было работы, не было денег. А они такие маленькие были, беспомощные. Я думала — найдут их хорошие люди, воспитают как надо. А я что? Я никто. Простая девка.

— Нашли, — сказала Олеся. — Воспитали. Мы нормальными выросли.

— Нормальными? — старушка всмотрелась в них. — Правда нормальными?

— Правда, — кивнул Дмитрий. — У меня двое детей, работа хорошая. У Олеси дочка растёт, умная девочка. Василий дом целый район обслуживает, люди его уважают.

— Слава Богу, — прошептала Людмила Ивановна. — Слава Богу.

Они просидели у неё полдня. Рассказывали о своей жизни, показывали фотографии детей. Она слушала, иногда задавала вопросы, иногда забывалась и спрашивала заново. Но когда они собрались уходить, крепко держала их за руки.

— Придёте ещё? — спросила она. — Или опять уйдёте?

— Придём, — пообещала Олеся. — Обязательно придём.

И приходили. Каждую неделю. Приносили гостинцы, рассказывали новости, приводили внуков. Людмила Ивановна не всегда их узнавала, но всегда радовалась. Называла детьми и крепко обнимала.

— Хорошо, что мы её нашли, — сказал как-то Дмитрий, когда они шли от неё домой.

— Хорошо, — согласилась Олеся.

— Да, хорошо, — буркнул Василий. И добавил тише: — А то всю жизнь дырка какая-то внутри была. А теперь… не знаю. Вроде полегче стало.

Они шли по тихой улице, трое людей средних лет, которые сорок лет назад чудом уцелели и выросли в разных семьях. А теперь собрались вместе, как кусочки разбитого когда-то зеркала.

— А шапки-то наши, — засмеялась вдруг Олеся, — получается, талисманы были. Привели нас друг к другу.

— Не талисманы, — сказал Дмитрий. — Просто мать любила нас. По-своему, но любила. Раз шапки связала, раз записку оставила.

— Любила, — согласился Василий. — Дурочка наивная, а любила.

И в его голосе не было злости. Была горечь, была обида, но злости не было. Наверное, это и есть взросление — когда перестаёшь судить и начинаешь понимать.

А дома каждый из них аккуратно убрал свою детскую шапочку в шкаф. До следующей встречи. До следующего воскресенья, когда они снова придут к Людмиле Ивановне и скажут:

— Мы ваши дети. Мы пришли.

И она ответит:

— Дети? Какие хорошие дети. А как вас зовут?

И они будут рассказывать ей заново про свою жизнь, про работу, про детей. И она будет слушать и радоваться, что у неё такие хорошие дети.

А вечером каждый пойдёт к себе домой, и уже не будет той странной пустоты, которая мучила их всю жизнь. Потому что теперь они знают — у них есть семья. Пусть поздно найденная, пусть не такая, как у всех, но настоящая.

И этого достаточно.