Апрельский свет падал в комнату наискось. Нина Сергеевна впускала в сердце надежду так же неуверенно. Бледные лучи путались в кружевных занавесках, рисовали тени на выцветших обоях и заставляли дрожать листья герани — последнего существа, делившего с ней одиночество.
Нина в третий раз поправила занавеску и взглянула на часы — половина второго. Автобус должен был прибыть в два, но внутреннее беспокойство нашёптывало, что в такую распутицу рейсы задержатся. Район был забытый, дорога развороченная, и каждую весну повторялась одна и та же симфония — колдобины, лужи цвета выцветшей памяти и вечные опоздания, словно сама судьба медлила исправить свои ошибки.
Она поставила чайник и окинула взглядом кухню, превращённую сегодня в алтарь ожидания. В центре стола остывала творожная запеканка, приготовленная с тщательностью, словно от её консистенции зависела успешность встречи. Нина провела рукой по клеёнке. Кажется, всё готово. Но отчего же сердце билось так гулко, а под ложечкой свернулась тугим клубком тревога? Прошло пять лет с их последней встречи. Пять лет, пропитанных горечью непонимания, за которые она почти убедила себя, что дочь не захочет её видеть. Пять лет, за которые образ дочери в памяти постепенно истончался, как акварельный рисунок под дождём.
Нина протерла стол круговыми движениями, словно пыталась очистить пространство между прошлым и настоящим. Сложила газеты в аккуратную стопку и пристроила на тумбочку. В этом был свой смысл: старое должно уйти, освободив место новому.
Комната была маленькой, но опрятной, с той чистотой, которая бывает у очень одиноких людей. Диван, вытертый до блеска, шкаф, хранящий одежду для жизни без праздников, стол и две табуретки, одна из которых никогда не использовалась. На стене — единственное украшение — пожелтевшая фотография, где молодая женщина держит на руках девочку с русыми косичками. Обе щурятся от яркого солнца, обе светятся безмятежным счастьем, возможным лишь тогда, когда не знаешь, что ждёт впереди.
За окном послышался шум мотора. Автобус? Нет, слишком рано. Сердце дрогнуло. Нина подошла к окну и отодвинула занавеску. У соседнего подъезда остановилась потрепанная «девятка». Из неё вышел мальчик лет десяти, затем — молодая женщина с сумками. И, наконец, мужчина. Высокий, с характерной сутулостью и начинающей седеть щетиной. Сердце Нины оборвалось. Андрей. Несмотря на пятнадцать лет разлуки, она узнала бы его из тысячи.
Нина отпрянула от окна. Настя ничего не говорила о том, что приедет с отцом. Или это совпадение? Нет, совпадения такого масштаба не случаются. Она наблюдала, как все трое вытаскивают из багажника сумки — с той слаженностью движений, которая бывает у людей, привыкших действовать вместе. Значит, это… её новая семья? Та, о которой Андрей мечтал, когда уходил, оставляя её с четырехлетней Настей? Мальчик — это тот сын, которого он хотел, но которого она не смогла ему родить после Насти из-за осложнений?
Чайник закипел. Нина выключила газ и опустилась на табуретку, чувствуя слабость в коленях. Комната внезапно показалась тесной клеткой, где не хватало воздуха.
Пять лет назад её мир уже рушился. Тогда Нина впервые отправилась на свидание к дочери, получившей три года колонии за соучастие в ограблении. Кто бы мог подумать, что её Настенька — тихая девочка с русыми косичками — свяжется с дурной компанией? Каждый день после приговора Нина проклинала себя, погрузившись в марафон выживания после ухода Андрея. Два места работы — днем кассиром, вечерами уборщицей; вечные подработки; постоянная усталость — всё, чтобы прокормить себя и дочь.
Тогда она ехала к дочери с надеждой. В сумке лежали пирожки, теплые носки и фотоальбом — наивная попытка восстановить разорванную нить. Но реальность оказалась беспощадной. Дочь встретила её с холодностью, от которой застывает кровь.
— Уезжай. Мне не нужна твоя жалость, — слова прозвучали как приговор.
И Нина уехала, унося ощущение поражения. А через месяц пришло письмо с единственной фразой: «Не приезжай больше. Никогда.» И она не приезжала — с той стоической покорностью, которую часто принимают за силу. Но каждый месяц посылала деньги на счет колонии, отказывая себе во всём.
А месяц назад раздался звонок. Сначала Нина решила, что ошиблись номером. Но голос в трубке принадлежал Насте. Она выходила на свободу по УДО и просила разрешения приехать. На пару дней, пока не найдет работу и жилье. Нина целую ночь после не спала, боясь поверить в происходящее.
И вот теперь всё снова перевернулось. Андрей. Спустя пятнадцать лет. С новой семьей.
Звонок в дверь заставил Нину вздрогнуть. Нервным движением она одёрнула свитер, пригладила седеющие волосы и пошла открывать, чувствуя, как дрожат колени.
На пороге стояла Настя — незнакомая молодая женщина, осунувшаяся и напряженная, с преждевременной усталостью во взгляде. Её коротко остриженные волосы лишь подчеркивали бледность лица, между бровями залегла морщинка. Позади — Андрей, мальчик и незнакомая женщина с ясными глазами.
— Здравствуй, мама, — голос Насти звучал хрипло, с надтреснутостью, которая бывает от сдерживаемых слёз.
— Здравствуй, доченька, — выдохнула Нина, не решаясь обнять дочь. — Проходи… проходите.
Все четверо вошли в квартиру. Настя остановилась посреди комнаты, оглядываясь, словно искала что-то, связывающее её с прошлым.
— Ничего не изменилось, — произнесла она с интонацией, в которой смешались удивление и разочарование. — Всё те же обои, тот же диван…
— Я думала переклеить обои в прошлом году, но… Ты, наверное, голодная? Я запеканку приготовила, твою любимую.
— Я не голодна, — отрезала Настя. Затем повернулась к спутникам. — Знакомьтесь, это моя мама, Нина Сергеевна. А это… это мой папа, Андрей. Его жена Валентина и их сын Денис.
Нина кивнула. Значит, всё-таки новая семья.
— Очень приятно. Проходите, чай готов.
Валентина улыбнулась.
— Мы ненадолго. Просто Андрей настоял, чтобы мы забрали Настю из колонии вместе и завезли к вам. Мы сейчас поедем, комнату снимем в городе. Завтра утром за вещами заедем и обратно в Тверь.
Нина непонимающе посмотрела на дочь.
— Настя, я думала, ты у меня остановишься… на первое время.
Андрей кашлянул.
— Насть, ты маме не сказала?
Настя опустила глаза.
— Я не знала, как сказать. Мам, я к папе переезжаю. Он договорился, меня на работу возьмут кассиром. Там и жилье служебное есть.
Нина ухватилась за спинку стула.
— Да ты присядь, Нин, — мягко сказал Андрей. — Настя права, надо было предупредить. Я сам виноват, торопил её.
Воцарилась тишина. Денис переминался с ноги на ногу, а потом спросил:
— А можно воды попить?
Нина встрепенулась.
— Да, конечно. Проходите все на кухню.
На кухне они едва поместились впятером. Нина разливала чай, избегая взгляда Андрея.
— Мам, а эта запеканка правда для меня? — спросила Настя.
— Да. Помнишь, как ты её любила в детстве?
— Помню. А можно я кусочек попробую? Пять лет не ела домашней еды.
Нина разрезала запеканку. Настя взяла кусочек, положила в рот и замерла. По щеке скатилась слеза.
— Точно такая же. Совсем как в детстве.
Андрей прокашлялся.
— Знаешь, Нин, мы планировали сразу уехать. Но, может, переночуем здесь? В городе всё равно гостиницу искать, а так Настя с тобой побудет подольше.
Валентина взглянула на мужа с удивлением, но промолчала.
— Конечно, — согласилась Нина. — Вы с Валей на диване, Денис на раскладушке, а мы с Настей на кухне.
— Не надо, — сказала Валентина. — Мы с Денисом в машине переночуем. А вам есть о чем поговорить.
Вечер прошел в странном оцепенении. Валентина с сыном ушли, Андрей остался на кухне, неловко пытаясь начать разговор. Настя больше молчала. А Нина всё не могла понять, что происходит. Почему Андрей, пятнадцать лет назад вычеркнувший их из жизни, сейчас сидит на её кухне?
Когда стемнело, Нина стелила диван для Андрея, а Настя наблюдала за ней.
— Мам, — произнесла она. — Прости меня.
Нина замерла с подушкой в руках.
Нина повернулась к дочери.
— Ты не виновата. Это я виновата. Не уберегла тебя.
— Перестань, — Настя подошла к матери. — Ты всегда работала для меня. А я была глупой. Думала, что мне не хватает красивой жизни. А потом, когда ты приехала, мне было стыдно. Я не могла смотреть тебе в глаза.
— Я никогда не была разочарована в тебе, — прошептала Нина. — Я любила тебя. Всегда.
Настя вздохнула.
— А я думала, ты меня ненавидишь. За то, что я стала такой.
— Глупая. Ты же мой ребенок. Как я могу тебя ненавидеть?
Настя всхлипнула и прижалась к матери. Они стояли обнявшись среди сумерек. За окном шумел апрельский дождь.
Потом они долго не могли уснуть. Настя рассказывала о жизни в колонии, о том, как неожиданно начал приезжать отец.
— Знаешь, я сначала злилась на него. Думала: где ты был пятнадцать лет? А потом… не знаю. Оказалось, что у нас много общего. И я начала ждать его приездов. Валя тоже хорошая. И Дениска… он мне письма писал, представляешь? «Моей сестре Насте». С ошибками, по слогам.
Нина слушала, подавляя горечь. Все эти годы она мучилась от мысли, что дочь одна, а Настя обрела новую семью, в которой не было места для неё.
— Я рада, что вы нашли друг друга, — произнесла она, и это была правда. Настя не одна.
— Мам, я не хочу, чтобы ты думала, что я выбираю между вами. Просто у папы есть работа. И мне нужно начать с чистого листа, в новом месте, где никто не знает моего прошлого. Понимаешь?
Нина кивнула. В их поселке все знали историю дочери. Здесь ей не дали бы начать заново.
— Я буду приезжать, — пообещала Настя. — И ты к нам приезжай. Валя сказала, что всегда будешь желанной гостьей.
Нина улыбнулась. Возможно, эта Валя и правда хороший человек.
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила Настя. — Тебе тоже не обязательно оставаться здесь. Папа говорил, что в их городе есть вакансии. Ты могла бы переехать.
Нина промолчала. Она не могла представить себя рядом с новой семьей бывшего мужа. Но мысль о том, чтобы быть ближе к дочери, отозвалась теплом в сердце.
Утром их разбудил запах кофе. На кухне хозяйничал Андрей, раскладывая запеканку по тарелкам.
— Извини, что без спросу, — сказал он. — Решил вас не будить.
Настя потянулась и улыбнулась — впервые искренне, как в детстве.
— Мам, у тебя такие смешные волосы по утрам.
Нина пригладила седеющие пряди и рассмеялась. Просто так, от неожиданного счастья этого момента — солнечный свет, запах кофе, улыбка дочери.
— Кстати, я вещи твои собрала, — сказала Нина. — Книги, игрушки… И твой школьный альбом.
Она принесла коробку и достала потрепанный альбом и плюшевого зайца с оторванным ухом.
— Фунтик! — воскликнула Настя, прижимая игрушку к груди. — Ты его сохранила!
— Конечно. Я всё сохранила.
Андрей кашлянул и поднялся.
— Пойду Валю с Денисом позову. Пора собираться.
Когда за ним закрылась дверь, Настя посмотрела на мать.
— Он изменился, правда?
Нина кивнула. Андрей стал мягче, спокойнее.
— Он мне рассказал, что после вашего развода сильно пил, — сказала Настя. — Потом попал в аварию. В больнице поклялся начать заново. Нашел работу, познакомился с Валей.
— Я рада, что у него всё сложилось.
— Он сказал, что всегда считал тебя сильной. Что ты справишься лучше без него. А о себе говорил, что был слабаком, боялся ответственности. И что всю жизнь будет благодарен тебе за то, что ты вырастила меня.
— Глупости, — отрезала Нина. — В том, что случилось, нет его вины. Как и твоей. Просто… жизнь такая.
В дверь постучали. Вошли Валентина с Денисом и Андрей с пакетами.
— Мы продукты купили, — пояснила Валентина. — Чтобы вам не пришлось сразу в магазин идти.
Нина хотела отказаться, но, взглянув на Настю, промолчала.
— Спасибо, — сказала она и удивилась тому, как легко произнесла это слово.
Сборы были недолгими. Настиных вещей оказалось немного — одежда из колонии, коробка со старыми игрушками, любимая кружка с котятами.
— Ну, вроде всё, — сказал Андрей. — Валя уже машину прогревает.
Нина стояла у окна, наблюдая за Валентиной и Денисом. У них хорошая семья, подумала она. Настя будет там счастлива.
— Ну, я пойду? — неуверенно спросила дочь.
Нина обернулась. Настя стояла в дверях с коробкой игрушек.
— Иди. И будь счастлива.
Настя бросилась к матери. Они крепко обнялись.
— Я буду приезжать, — прошептала Настя. — Честное слово. И звонить каждую неделю.
— Конечно. Я знаю.
Андрей привлек к себе внимание.
— Нин, приезжай к нам. Правда. Летом, когда отпуск будет.
Нина улыбнулась.
— Спасибо, Андрей. Может быть, и приеду.
Когда они ушли, Нина долго стояла у окна, глядя, как отъезжает машина. Настя махала из окна, и Нина махала в ответ, пока автомобиль не скрылся.
Потом она вернулась на кухню и села у окна. Апрельское солнце играло в занавесках. Нина думала о том, что жизнь — странная штука. Иногда нужно пройти через боль, чтобы обрести что-то новое. Иногда нужно отпустить, чтобы сохранить. И иногда прощение — это единственный путь к исцелению.
Она улыбнулась своим мыслям. Может быть, она действительно съездит к ним летом. Посмотрит, как устроилась Настя, познакомится с Денисом. Жизнь продолжается, и кто знает, что принесет этот апрельский свет, так неожиданно озаривший её одиночество.